воскресенье, 7 июня 2015 г.

Необыкновенное превращение в Гармише на саммите G7

В самом деле очень интересно то, что все объекты, формирующие объективную реальность, кажутся именно тем, чем являются, ведь сознание и явь принадлежат к одной и той-же топологической ветви. Но любопытнее всего то, что общность яви и сознания не зависит от качества обоих, иными словами, явь человека определяется его сознанием точно так, как явь лошади ее. Вот к чему я это начинаю: любой объект, определяемый сознанием паршивого человека, является паршивенькой подделкой, но называется-то он так-же, как объект достойнейшей кобылы.


Возьмем, например, лошадь, которую я видел давеча. Я пишу эти строки, устроившись на террасе постоялого двора, где остановился на время визита в Гармиш. Сейчас в небольшом городке царит форменный беспорядок и оживление, связанное с большим собранием белых людей, так называемой встречей большой семерки. Меня пригласили в качестве краеведа и я занимаюсь тем, чем обычно и занимаюсь, то бишь летаю по воздуху и ублажаю людей силой мысли. Ублаженный человек становится мягоньким, как лежалая дыня, своего рода яство для званых, которых так много, как и избранных. Короче, спускаясь с горы, я изучал воздушные потоки, как вдруг приметил в совершенно недостижимом месте на склоне небольшое строение, которое при ближайшем рассмотрении оказалось ничем иным, как конюшней.

Откуда здесь на крутом склоне взяться конюшне? Она примостилась на крошечном закутке, который, будь он побольше, смахивал бы на лужайку. Какая-то нечеловеческая хитрость. Лужайка с чьего-то заднего двора целиком была перенесена высоко в горы!

Как выяснилось, конюшня не имела никакого отношения к людям, а представляла собой карманную вселенную лошади, которая осторожно выглянула и, убедившись в том, что я лишь плод ее воображения, любезно согласилась разделить со мной трапезу. Я достал из рюкзака бутылку рома и так напился с лошадью, что забыл, за чем именно пришел. Лошадь же пила очень умело, как будто делала это каждый вечер.

-А вы почти не пьянеете, миледи. - Попытался я сделать комплимент заплетающимся языком. Та снисходительно рассмеялась и объяснила, что подобное свойство каждая лошадь в ее роду приобретает сразу после достижения половой зрелости и начала активной половой жизни.

"Как это связано?" - Я смутно подозревал, что лошадь надо мной подшучивает, но забыл додумать эту мысль до конца.

-Не смотрите, что я совсем не пьянею. - Лошадь серьезно цокнула копытами, сжимавшими стакан. - Придет час, когда хмель одержит надо мной верх и произойдет это столь внезапно, что вы станете свидетелем самого неимоверного превращения, какое только можете себе представить!

Это заставило меня поежиться. Во что столь чудовищное могла превратиться лошадка, если сочла необходимым сделать такое предупреждение? Об этом я так и не узнал, потому что не помню, как вернулся на постоялый двор, но очнулся уже на террасе в окружении светлячков, коротавших время за игрой в пятнашки с мерцающими звездами. Но даже в таком состоянии, а похмелье было знатной паршивости и, чтобы собраться с мыслями, я выдул полбутылки виски, от меня не скрылось, что среди звезд сияла одна самая яркая и ее лучи, звеневшие, как струны струн, проходили сквозь землю, на коей сношались и ползали расплодившиеся тараканы рода человеческого.